ЗВЕЗДНЫЙ ЧАС МИХАИЛА ТАЛЯ
maxim.dokont
ноября 5, 2012 8:52
К 76-летию со дня рождения рижского волшебника WhyChess публикует воспоминания Юрия Авербаха о 8-ом чемпионе мира.
Так уж получилось, что с творчеством Таля я познакомился раньше, чем с ним самим. В мае 1954 года меня впервые выбрали в президиум шахматной федерации, и я возглавил квалификационную комиссию. Первое, что пришлось делать, — это смотреть партии только что закончившегося матча на звание мастера между опытным В.Сайгиным и совершенно мне не известным Талем. В то время, чтобы стать мастером, нужно было не только выполнить норму, но и показать соответствующий уровень игры; поэтому партии таких матчей обычно передавались на заключение экспертам. Просмотрев партии, я дал положительное заключение, и 17-летний рижанин вскоре был повышен в звании.
Рассказываю об этом потому, что с легкой руки Виктора Васильева, автора документальной повести «Загадка Таля», по миру пошла гулять более «романтическая» история. Будто бы квалификационная комиссия не спешила с присвоением юноше мастерского звания, так как его победа показалась нам не очень убедительной. Требовался еще какой-то аргумент. И Таль его представил, выиграв в сентябре в Риге партию у... председателя комиссии! Ничего не скажешь, лихо закручено. Однако далеко от действительности: когда мы играли с Талем, он уже был мастером. Чтобы убедиться в этом, достаточно заглянуть в бюллетень того командного первенства страны — там в нескольких материалах черным по белому написано: «мастер Таль».
И еще одна история требует уточнения. Речь пойдет о 25-м чемпионате страны, который проходил в начале 58-го года в Риге и был одновременно зональным турниром ФИДЕ: четыре его победителя получили право выступить в межзональном. Состав первенства был отменным: три будущих чемпиона мира и восемь претендентов на это звание! В подобных ситуациях, когда число реальных соискателей намного превосходит число выходящих мест, играют роль не только сила шахматиста и степень его подготовки — иногда всё решают случайные факторы.
Перед последним туром расклад получился такой: на 1— 2-м местах Петросян и Таль, на 3-м - Бронштейн, на 4—5-м — Спасский и я. Итак, один из пяти был лишним! Драматизм ситуации заключался в том, что Петросяну предстояло играть со мной, а Спасскому — с Талем. Мы с Тиграном довольно быстро заключили мир, вничью сыграл и Бронштейн, а вот у наших молодых конкурентов завязалась ожесточенная схватка. После пяти часов игры партия была отложена в трудной для рижанина позиции. Если он проигрывал, в чемпионы выходил Петросян, а я оказывался «пятым лишним»; если же Таль спасался, то нас со Спасским ждал дополнительный матч. Впрочем, мельком взглянув на отложенную, я подумал, что вряд ли Таль сумеет устоять, и «с горя» отправился в один из ресторанчиков на Рижском взморье. Вернулся в гостиницу уже во втором часу ночи. Стояла полная тишина, лишь из соседнего номера, где жил Спасский, раздавался стук фигур: вместе с Борисом в анализе участвовали его тренер Толуш, гроссмейстер Котов и приехавший на подмогу мастер Ровнер...
Напряженный анализ шел и дома у Таля. Эта «ночь перед битвой» в деталях описана многими авторами, причем так, будто всё происходило на их глазах. Все сходятся на том, что в анализе участвовали двое - Таль и его тренер Александр Кобленц, который под утро якобы даже заснул, не отходя от доски... На самом деле анализом позиции занимались не двое, а трое!
Я уже ложился спать, когда зазвонил телефон: «Здравствуйте, гроссмейстер! - раздалось в трубке. — Извините за столь поздний звонок, говорит Роберт, Мишин дядя. Вы бы не могли приехать нам помочь? Мы пришлем за вами машину».
От исхода этой партии зависела и моя судьба, поэтому я согласился и минут через двадцать присоединился к Талю с Кобленцем. Позиция и впрямь была трудной, но форсированного выигрыша за Спасского мы не нашли; впрочем, нас больше интересовали возможности защиты. Как впоследствии рассказывал Котов, Борис тоже не нашел ясного пути к победе, но поскольку король Таля все время метался под ударами неприятельских фигур, в конце концов он резюмировал: «Завтра я дам ему мат! А сейчас пора спать».
Наш анализ закончился в пять часов утра, никто за столом не спал. Вернувшись в гостиницу, я тут же крепко уснул...
Доигрывание происходило утром. Когда я, выспавшись, вышел на улицу прогуляться, то вдруг услышал, как группа ребят радостно выкрикивает: «Таль — чемпион! Таль — чемпион!»
Не чувствуя под собой ног, я ринулся в гостиницу и там узнал, как всё было. Пытаясь заматовать короля соперника, Спасский вынудил его отправиться во вражескую крепость, но от этого стало плохо его собственному королю. Под угрозой мата Борис был вынужден сдаться. Это означало, что Таль стал чемпионом (второй год подряд!), а Спасский оказался «пятым лишним»...
Через два месяца в редактируемой мной тогда «Шахматной Москве» был помещен обстоятельный анализ В.Чеховера, где он убедительно доказал, что в отложенной позиции у Спасского все-таки был форсированный выигрыш: надо было только радикально изменить план атаки. Но в ночном анализе это никому из нас даже не приходило в голову!
...В феврале 59-го я возвращался из Тбилиси в Москву с очередного чемпионата страны. Вместе со мной в самолете летели Таль и Кобленц.
- У меня к тебе деловое предложение, - обратился ко мне Кобленц, с которым у меня издавна были дружеские отношения. - Мы с Мишей решили просить тебя помочь ему готовиться к турниру претендентов, а на самом турнире быть его официальным секундантом.
Предложение поработать с Талем меня заинтересовало, но было одно «но». С 1955 года я был постоянным спарринг-партнером Ботвинника, регулярно играл с ним тренировочные партии, хотя его секундантом никогда официально не выступал. Никаких обязательств перед Михаилом Моисеевичем у меня не было, но для очистки совести я все-таки решил с ним посоветоваться. Он меня выслушал, ничего не сказал. Я понял его молчание как знак согласия и немедленно телеграфировал Талю, что принимаю предложение. (Как же плохо я все-таки знал Ботвинника! Он воспринял мой поступок как измену и уже больше никогда не предлагал играть тренировочные партии.)
В июне я отправился в Ригу, и целый месяц мы втроем основательно работали над шахматами. С Мишей было чрезвычайно интересно анализировать. Он это делал совсем не так, как Ботвинник. Если тот в первую очередь стремился найти наиболее рациональный план, самую рациональную расстановку фигур, то рижанин искал наиболее агрессивные продолжения — обоюдоострые, но богатые тактическими возможностями. Ботвинник искал правила. Таль — исключения...
За пару недель до отъезда в Югославию на турнир претендентов мне внезапно сообщили из Риги, что у Миши приступ аппендицита и ему сделали операцию. Увидев его в Москве, я ужаснулся: бледный, заметно осунувшийся, лишь глаза были прежними — пронзительными, пылавшими неугасимым огнем.
Тактику борьбы в турнире нам пришлось разрабатывать применительно к здоровью Миши. Я считал, что в первом круге (а всего было четыре) он не должен сильно выкладываться — ведь ему предстояло сыграть 28 партий! Чрезвычайно важно было сначала полностью восстановить свои силы.
Перед стартом участникам и их секундантам раздали анкету газеты «Борба» с таким вопросом: как бы вы расставили по местам участников турнира? В книге «В огонь атаки» Таль не скрыл своего удивления, что никто, кроме меня, не поставил его на первое место. Но он забыл о своем физическом состоянии. Таль был настолько слаб, что я нес его чемодан. И это, конечно, все заметили.
Честно говоря, я тоже сомневался в его успехе, но понимал, что как секундант просто обязан поставить своего подопечного на первое место. И я рад, что мой отчасти вынужденный прогноз оказался лучшим!
Первые два круга проходили на альпийском курорте Блед, на берегу чудесного озера. Природа и горный воздух сделали свое дело. Уже после первого круга Миша и выглядел, и чувствовал себя гораздо лучше. Мы с Кобленцем (приехавшим из-за проблем с оформлением документов только ко второму кругу) пришли к выводу, что Таль полностью оправился после операции и может начать играть вовсю. Все же после половины дистанции впереди был Керес, а Миша отставал от него на пол-очка. Стало ясно, что между ними и развернется основная борьба за победу в турнире.
В третьем круге, проходившем в Загребе, Таль продемонстрировал полное превосходство над конкурентами: набрав 6 из 7, он на полтора очка опередил Кереса! Остальные участники далеко отстали. У Миши в тот момент получалось всё, и он с завидной легкостью переигрывал соперников. Лишь один раз рижанин стоял на проигрыш, но в цейтноте Смыслова, имея фигурой меньше, сумел жертвой ладьи форсировать вечный шах...
Уже после прекрасной победы на межзональном турнире в Портороже (1958) Миша приобрел в Югославии множество поклонников, а блистательная игра в турнире претендентов сделала его всеобщим любимцем. На выходе из турнирного зала Таля вечно встречала толпа болельщиков, порой провожавших нас до самого отеля. Помню, как однажды его на минутку отозвала миловидная девица, и он вернулся явно смущенный. «В чем дело?» — спросил Кобленц. «Вы представляете, — ответил Таль. - она сказала, что хочет иметь от меня ребенка!» Мне его популярность стоила паркеровской ручки: раздавая направо и налево автографы, он отдал ее кому-то из болельщиков...
Заключительный круг игрался в Белграде. В партии со Смысловым Миша снова остался без фигуры — и снова в цейтноте проявил чудеса изобретательности, создал тактические осложнения и даже победил. Если бы перед турниром мне сказали, что, играя со Смысловым и имея оба раза на фигуру меньше, Таль наберет полтора очка из двух, я бы ни за что не поверил. Но так было!
Меж тем турнир близился к концу. За пять туров до финиша Таль опережал Кереса на 2.5 очка. Казалось, вопрос о первом месте решен. Надо было лишь не растерять достигнутое. И тут мы совершили ошибку. Мише предстояло играть с Кересом, причем белыми. Мы решили, что он должен действовать спокойно, стремясь главным образом не проиграть. Это был дельный совет, но никак не для Таля.
Поединок протекал в неторопливой, маневренной борьбе. Шаг за шагом Миша отступал, а Керес последовательно увеличивал свой позиционный перевес. Партия была отложена. В домашнем анализе мы пытались выжать из позиции всё, что можно, но Пауль провел эндшпиль безошибочно и добился важной победы, на очко сократив разрыв... Тогда же я понял, что Таля бессмысленно просить играть спокойно и не нужно пытаться заставить его свернуть с избранного им пути. Что ему суждено, то пусть и будет!
Прошло еще два тура, и разрыв сократился до одного очка. А в предпоследнем туре Талю предстояла встреча с Фишером, у которого в том турнире Миша уже выиграл три партии. Конечно, тот Фишер еще не был Фишером начала 70-х. Но можно было не сомневаться, что белыми он будет всеми силами стараться победить, забить хотя бы «гол престижа». Для Таля же эта партия приобрела огромное значение: в случае проигрыша Керес мог его догнать.
В ходе подготовки, рассмотрев возможные острые варианты, которые Бобби обычно применял против сицилианской защиты, мы решили — будь, что будет! Никто не сомневался, что борьба предстоит исключительно острая, что Талю придется балансировать на краю пропасти (так и вышло), но я верил в его планиду. И все же смотреть на эту эквилибристику было выше моих сил, и я появился в зале лишь после трех часов игры. Позиция Таля была уже абсолютно выигранной, а Кобленц и Микенас, секундант Кереса, полулежали в креслах, держась за сердце, с таблетками валидола во рту...
В жизни Михаила Таля было немало ярких взлетов, но этот турнир претендентов стал его настоящим звездным часом! Без всякого преувеличения можно сказать, что тогда он играл поистине гениально. Да, он не раз попадал в трудные, а то и проигранные позиции, но каждый раз выходил сухим из воды. Как заметил один остряк, «у его противников всегда находился выигрыш, но почему-то всегда только в анализе после партии!»
На закрытии турнира Таль публично заявил, что в матче с Ботвинником он первую же партию белым цветом начнет ходом е2-е4! Тысячный зал восторженно зааплодировал, хотя, конечно, такое обещание было ребячеством. Впрочем, это качество, особенно в делах житейских, Миша сохранял всю свою жизнь...
Несомненно, Таль был натурой художественной, артистичной. В присутствии зрителей он загорался, испытывал душевный подъем, начинал играть не только на доске, но и на сцене. Ему непременно нужна была публика, а публика отвечала ему искренней любовью.
Мише нравилось выступать перед любителями шахмат, он любил давать интервью, причем никогда за словом в карман не лез. Таль часто облекал свои мысли в афористичную форму, находил для них особые, яркие, острые словечки. У него несомненно был талант конферансье, чтобы веселить окружающих, особенно на банкетах, во время застолий. Помню, наутро после того как Таль был провозглашен чемпионом мира, репортер спросил его о самочувствии. Миша с ходу выпалил:
— Солнцем полна голова!
Журналиста экспромт Таля привел в восторг, хотя слова эти принадлежали Иву Монтану. Ботвинник же, узнав о них, сухо прокомментировал:
— До чего же дошли шахматы. Чемпионом мира стал болтун!
В повседневной жизни Михаил Таль был добряком, бессребреником, всегда готов был прийти на помощь друзьям.
Когда у меня в начале 60-х серьезно заболела дочь, я однажды при нем обмолвился, что никак не могу достать одно лекарство. Каково же было мое удивление, когда, вернувшись из поездки за рубеж, Миша мне его привез...
Шахматным бойцом Таль был бесстрашным. Если позиция его увлекала, он смело бросался в пучину осложнений, не думая о последствиях, фанатично веря в себя. Это качество он проявлял не только за шахматной доской. Помнится, в Портороже мы с Глигоричем по очереди прыгали в бассейне с трехметрового трамплина, а Миша был среди зрителей. Кто-то подзадорил его сделать то же самое, и он немедленно бросился вниз, хотя до этого никогда не прыгал с трамплина... А в Гаване во время корриды он неожиданно выскочил на арену навстречу разъяренному быку, и Мишу еле-еле успели оттащить за загородку!
«Не думай о последствиях!» - таков был его жизненный девиз. Увы, большие шахматы требуют самоограничения, жесткого, даже аскетического режима. Аскетизм же был глубоко чужд холерической, если не сказать демонической, натуре Миши. Он сжигал себя, как свечку, с двух концов. И сгорел до срока...
* * *
Биографы Таля обычно забывают упомянуть о той роли, которую сыграл в его становлении Кобленц, а она отнюдь не исчерпывалась сугубо тренерскими обязанностями. Александр Нафтальевич 6ыл его воспитателем, дядькой - если хотите, даже нянькой. Будучи творческим единомышленником Таля, он всячески помогал ему и в шахматах, и в жизни всем, что было в его силах.
Кстати, именно Кобленц рассказал мне, как проходили переговоры о матче-реванше с Ботвинником. Зная, что Михаил Моисеевич во время переговоров стремится поссориться со своим противником, Миша произнес крылатую фразу: «Со мной Ботвинник не поссорится: я намерен во всем ему уступать!»
Перед началом переговоров Таль робко заметил, что хорошо бы провести матч-реванш в Риге, на родине чемпиона. Однако, эта идея была решительно отвергнута Ботвинником, заявившим, что матч-реванш должен проходить там же, где и основной матч, то есть в Москве. Тогдашний президент ФИДЕ Рогард в эти разборки не вмешивался: он считал их внутренним делом нашей федерации...
Куда серьезнее был другой вопрос. Незадолго до матча-реванша Таль заболел, и рижские врачи настоятельно советовали ему перенести начало матча на более поздний срок. В ответ Ботвинник потребовал приезда Таля в Москву, чтобы столичные эскулапы подтвердили, что тот действительно болен. Узнав об этих словах, Таль усмехнулся: «Ничего, я его обыграю и так!» Увы, это было очевидной ошибкой...
Мишу окружало немало приятелей, которым явно льстило водить с ним компанию, принимать у себя дома, слыть его «близкими друзьями» - и которые безжалостно использовали его в своих целях. Никогда не забуду, как его, едва стоявшего на ногах, привезли на заседание президиума федерации, чтобы он проголосовал за «нужного человека». Но вот настоящих друзей Талю не хватало. А жаль.
www.whychess.com